Перед зеркалом в небольшой гостиной стояла высокая седая дама. Она поправила причёску, повернула голову к своему кавалеру и глазами указала на диван. Изящный молодой человек поднял меховое манто, осторожно положил ей на плечи. Чуть помедлил: его холодные тонкие пальцы утонули в длинном ворсе, он не спешил убрать руки.
Девушка с бледным заплаканным лицом встала с кресла, шагнула вперёд, тихо позвала:
— Митенька! Митя! Постой!
К ней подошла хозяйка, простая женщина, одетая по-домашнему, — обняла, что-то прошептала на ухо. Девушка безвольно наклонила голову, равнодушно выслушала.
Молодой человек открыл дверь, пропустил даму вперёд и вышел за ней, не оборачиваясь. Гулко застучали каблуки по ступеням. Девушка упала на стул, закрыла лицо ладонями и тихо заплакала.
* * * * *
Этим утром Сонечка еле дождалась большой перемены, выпила крепкого чаю, но это не помогло: голову как будто сдавило обручем, хотелось закрыть глаза и не шевелиться. Директриса спросила:
— Вам нездоровится? — и разрешила уйти домой.
На улице светило солнце, весело скрипел под ногами снег. Синеватые тени на пышных сугробах выглядели по-весеннему, хотя март ещё только начинался. Сонечке стало лучше, голова уже не болела, но не возвращаться же на работу!
В коридоре висело Митино пальто. Сонечка обрадовалась: она не надеялась застать мужа дома. Тихо вошла в комнату. Тяжёлые бархатные шторы закрывали окно, и в полумраке Сонечка не сразу разглядела Митю. Он сидел за столом, спиной к двери, и не услышал шагов жены. Сонечка подошла к столу, начала говорить:
— Митя, ты уже пришёл, как хорошо! А у меня что-то голова… — и осеклась. Муж сидел перед чистым листом бумаги, держал перо, а рядом лежал револьвер.
Митя нехотя повернулся к жене, как будто каждое движение причиняло ему боль. Посмотрел на неё холодно, как на чужую. Сонечка бросилась к нему, наклонилась, обняла, начала целовать. Не сдерживая слёз, забормотала:
— Митенька, ну что же ты, ну как же…
* * * * *
Сонечка встретила Митю полтора года назад. Она тогда только что окончила гимназию и уже нашла работу: преподавать французский в школе для девочек. До занятий оставалось несколько недель, Сонечка надеялась отдохнуть и набраться сил, но её последние каникулы перед началом взрослой жизни выдались тревожными: Германия объявила войну России, на улицах то и дело возникали митинги, слышались призывы жечь немецкие магазины.
В тот жаркий летний день Сонечка с подругой отправились за город. Им хотелось взять лодку, но грести девушки не умели. Красивый молодой человек встал со скамейки, подошёл к подругам, заговорил — в такую погоду на берегу слишком жарко, а на воде прохладно. И через несколько минут он уже сидел на вёслах, а девушки, улыбаясь, слушали его рассказы о студенческих забавах. Митя учился в Горном институте.
Через полгода Сонечка вышла за него замуж и переехала на Васильевский, где Митя снимал небольшую квартиру. В первые недели Сонечка так радовалась новому состоянию — она ведь теперь жена, — что не думала ни о квартирной плате, ни о деньгах, ни о том, откуда они берутся в их молодой семье. Жалованье она получала скромное, но Митя сразу сказал:
— Это твои деньги, трать их на себя.
Потом Сонечка стала замечать странности в поведении мужа: он не спешил уйти на лекции по утрам, уезжал среди ночи к таинственным друзьям, а иногда вдруг ни с того, ни с сего начинал водить её в рестораны.
Спрашивать мужа о его делах Сонечка стеснялась: мама её учила, что у мужчин своя жизнь, женщинам в ней не место. Отец Сонечкин умер давно, ей тогда было двенадцать, мать с дочерью остались одни. У кого просить совета? Не подругам же писать о таком! Поэтому Сонечка приходила к маме, жаловалась:
— Не понимаю, что с Митей. Не связался ли с дурными людьми?
Мать, Нина Юрьевна, слушала Сонечку, утешала, поила чаем с вареньями и пирогами, советовала терпеть. Но легче Сонечке не становилось.
Однажды она не выдержала, расплакалась при Мите, и когда он спросил, в чём дело, Сонечка честно призналась:
— Митя, мне страшно! Ты ничего не рассказываешь о себе. Куда ты ходишь по ночам?
Митя растерянно дёргал шнурок газового рожка, освещавшего бюро: разбросанные по столу бумаги то заливало мягким золотистым светом, то накрывало серой мглой.
— Сонечка, милая… Я давно хотел тебе сказать, только не решался… Мы с товарищами в вист играем. Тут клуб есть, неподалёку. Там по ночам компания собирается, я туда часто хожу играть.
Сонечка прерывисто вздохнула: всего лишь вист! А она-то уже вообразила страшные картины… Думала, не революционер ли. А может, банки грабит. Хотя, конечно, тогда бы Митя квартиру получше снял. Почти успокоившись, Сонечка спросила:
— А как же учёба?
— Пришлось пока прервать. Не смог вовремя экзамен сдать в прошлом году.
— В прошлом году? — ахнула Сонечка. — Что же не сказал ничего?
— Расстраивать не хотел. Ты же у нас нервная, с тобой надо нежно обращаться! — и Митя обнял жену.
После этого разговора Сонечка больше не боялась Митиных ночных отлучек, вист казался ей обычным мужским занятием. Она верила, что всё будет хорошо: Митя такой умный, такой талантливый! Ничего плохого с ним не может случиться.
Вот только Нина Юрьевна, узнав правду о зяте, расстроилась не на шутку:
— Доченька, ну как же так? Он ведь игрок. Это ненадёжные люди…
— Откуда вы знаете, маменька? Разве у вас есть знакомые игроки?
Мать замялась: знакомых таких у неё не было, конечно. Да и откуда бы им взяться? После смерти мужа ей пришлось подрабатывать: Сонечка росла, приходилось постоянно покупать новую одежду, чтобы дочь выглядела не хуже других — все её подруги по гимназии одевались модно. Нина Юрьевна в молодости научилась шить, и теперь это умение приносило неплохой заработок: нарядные платья стоили недёшево, а довольные клиентки рекомендовали свою портниху знакомым дамам, и скоро к ней уже записывались в очередь. Нина Юрьевна почти не выходила из дома, разве что в Гостиный Двор да в Пассаж, за модной тесьмой и новыми тканями. А остальное время проводила у себя в квартире, где одну комнату, бывший кабинет мужа, отвела под мастерскую, там и клиенток принимала.
— Вечно вы, маменька, волнуетесь понапрасну, — легкомысленно заключила Сонечка, грызя баранку с маком, и перевела разговор на новое платье к лету: где будут складочки, а где рюши.
* * * * *
Тёмно-красный бархат почти не пропускал дневной свет, и только у самого окна, где между шторами оставался тонкий зазор, виднелась узкая золотистая полоска. В комнате стояла тишина — вязкая, густая. Сонечка чуть слышно всхлипывала, Митя по-прежнему молчал.
За стеной прогремел резкий звук: кухарка что-то уронила. Наверное, крышку от кастрюли. Весело задребезжала медь по каменному полу — сначала медленно, потом всё быстрее и всё тише, и вот уже крышка перестала вертеться, затихла. Митя очнулся, вышел из оцепенения, быстро заговорил:
— Если бы я знал, что так всё выйдет, я бы раньше ушёл. Не везло — адски! Ты не представляешь, как мне не везло. Чудовищно! Думал отыграться, у меня всегда это получалось. Стал в долг играть, у нас так можно. Теперь уже не мог уйти, пока долг не отыграю. А карта не шла, ничего не мог поделать.
Сонечка тихо спросила:
— И что же?
— Дали мне три дня, чтобы вернуть долг. А что мне эти три дня? У меня таких денег всё равно нет, и взять негде. Позор, позор… — Митя уронил голову на руки, плечи затряслись.
Сонечка никогда не видела, чтобы муж плакал. Считала его хладнокровным, спокойным. Впервые за полтора года она почувствовала себя не маленькой и слабой, а взрослой и сильной. Только она может спасти мужа. Что же делать, как ему помочь?
— Митя, а сколько ты должен?
— Не спрашивай! Всё бесполезно.
Сонечка лихорадочно прокручивала в голове безумные планы: продать всю мебель, срочно — нет, хорошую цену не дадут. Драгоценности — но у неё только бабушкино кольцо да одно ожерелье, в ломбарде за них много не выручить. Продавать нечего. Если только одолжить, но у кого? Да у мамы же!
— Ты подожди немного, ладно? Я всё улажу, честное слово. Я к маме пойду, у неё есть деньги. Только скажи, сколько надо?
— Разве она даст?
— Уговорю, поверь мне.
Сонечка выбежала в переднюю, начала одеваться, потом вернулась в комнату:
— Прости, Митя, я револьвер заберу, хорошо? Чтобы ты глупостей не наделал тут без меня.
Митя равнодушно смотрел, как жена осторожно, двумя пальцами, берёт со стола тяжёлый чёрный револьвер, заворачивает в платок, прячет в сумочку. С тех пор как Сонечка пришла домой, Митя так и не сдвинулся с места, так и сидел у стола, всё в той же позе.
— Я скоро вернусь, никуда не уходи! — и вот уже захлопнулась тяжёлая дубовая дверь, отрезав Сонечку от полумрака душной комнаты с задёрнутыми шторами, от растерянного мужа, от стола с ненаписанным письмом.
* * * * *
До маминого дома Сонечка добралась быстро. На Тучковом мосту пришлось придерживать шляпку обеими руками: холодный ветер бросал в лицо колючие снежинки, пробирался под пальто. Сумочка болталась у локтя, оттягивала руку вниз. Сонечка остановилась у перил, открыла сумочку, посмотрела на тяжёлый свёрток. «Нет уж, не бывать этому!» — достала револьвер, протянула руку вперёд и разжала пальцы. Раздался тихий плеск: револьвер скользнул по краю льдины и ушёл на дно. Сонечка побежала дальше: по Большому, потом направо, а там уже и знакомая парадная. Дверь открыла Глаша, мамина прислуга:
— А Нина Юрьевна с клиенткой, примерка у них!
Сонечка разделась, прошла в свою прежнюю комнату. Там ничего не изменилось: та же мебель, те же шторы, тот же высокий фикус в кадке у окна. Плотные тёмные листья жирно блестели: Глаша и теперь не забывала их протирать. На низком столике стояло главное Сонечкино сокровище: кукольный домик, предмет зависти гимназических подружек. Отец Сонечки, инженер, занимал высокую должность, часто бывал по делам в Германии, там и увидел это чудо. Когда в квартиру занесли огромную коробку, обёрнутую в несколько слоёв бумаги, маленькая Сонечка запрыгала от радости: подумала, что там большая кукла. Но увидев детали домика, девочка даже не смогла сказать «спасибо» — она едва дышала, любуясь крошечными вещицами.
Вот и сейчас, привычным движением открыв створки фасада, Сонечка опустилась на колени перед домиком и начала проверять, всё ли там в порядке. С первого этажа наверх поднималась узкая лесенка с резными перилами, на ступеньках лежала пушистая ковровая дорожка с чёрным орнаментом на малиновом поле. Под каждой ступенькой дорожку прижимал к лестнице тонкий медный прут, продетый в медные же петли. Наверху, в детской, на бархатном диване сидела фарфоровая куколка в шёлковом платье, перед ней лежала раскрытая книжка с картинками. Все наряды для кукол сшила Сонечкина мама, а диван с гнутыми ножками и высокой спинкой смастерил отец.
В этих маленьких комнатках время не двигалось, здесь всегда был один и тот же год, один и тот же день: Сонечке одиннадцать лет, мама ещё молодая и стройная, папа ещё жив. Только здесь, перед старым кукольным домиком, Сонечка забывала обо всём и ненадолго превращалась в маленькую девочку.
Тихо скрипнула дверь, вошла Нина Юрьевна. Обняла дочь, поцеловала.
— Что случилось, милая? Я тебя не ждала сегодня.
Сонечка, стараясь не заплакать, рассказала матери про Митин долг и про револьвер.
Нина Юрьевна охнула, схватилась за сердце, крикнула:
— Глаша, неси настойку, мне плохо!
Начала быстро шевелить губами, что-то прикидывая в уме. Через минуту развела руками:
— Нет, не получается. Прости, дочка, я вчера диваны новые заказала для гостиной, уже оплатила. Если бы знать! Могла бы и не заказывать пока.
Сонечка беспокойно ходила по комнате взад-вперёд, не глядя на мать. Как неловко получилось! Сонечка злилась на Митю, но и жалела его. «Что же делать, что же делать», — повторяла про себя снова и снова.
Раскатисто затрещал дверной звонок, Нина Юрьевна вскочила:
— Ох, совсем забыла! У меня ещё одна примерка. Ты не уходи, дождись меня. Что-нибудь придумаем.
Мать взяла Сонечку за руку, потащила за собой.
В гостиную вошла клиентка, Нина Юрьевна засуетилась, представила ей дочь. Пока Марья Андреевна снимала перчатки, рылась в сумочке, жаловалась на погоду, девушка молча стояла у стены и рассматривала гостью. «Что же она мне напоминает… Да это же Чесменская церковь», — вдруг поняла Сонечка. Раньше, до папиной смерти, вся семья часто ездила к его другу, он жил рядом с этой нарядной церковью, и няня водила детей гулять в сквер неподалёку.
Платье Марьи Андреевны было ярко-розовым, с вертикальными белыми вставками. Низ укороченной по моде юбки украшала широкая тесьма густого кирпичного цвета, с тонкими белыми рюшами по верхнему краю и с тёмно-серой шёлковой лентой внизу. По линии отреза проходил узкий кружевной пояс, но талии у Марьи Андреевны не было, и это тоже придавало ей сходство с ровным округлым зданием. По верху лифа и по плечам тянулись зубчатые фестоны, такие же белые, как отделка церкви, а между зубцами матово блестели шарики жемчужных бусин.
«Неужели это платье тоже маменька сшила? Какая она у меня искусница», — подумала Сонечка.
* * * * *
Из мастерской доносились голоса: Нина Юрьевна закрепляла ткань булавками, боялась нечаянно кольнуть клиентку, уговаривала расширить проймы. Марья Андреевна спорила, рассказывала про новые фасоны рукавов. Сонечка ждала в гостиной. Прошлась от окна к двери и обратно. Заметила свежий номер «Нивы» на столе, равнодушно перелистнула дневник военных действий, и журнал сам раскрылся на парижских модах: Нина Юрьевна слишком сильно перегибала страницы, когда смотрела на фотографии во время шитья.
Сонечка оставила журнал, присела на диван рядом с красивым манто маминой клиентки. Протянула руку: какой пушистый мех, как приятно его гладить.
Край манто чуть сдвинулся, под ним лежала красивая сумочка, расшитая бисером. Замок был расстёгнут. Наверное, Марья Андреевна собиралась положить внутрь перчатки, но отвлеклась и рассеянно бросила их рядом с манто. Сонечка чуть наклонилась вперёд. В приоткрытой сумочке лежала толстая пачка банкнот. «Почему так, — с горечью подумала девушка. — Почему у одних всё, а у других ничего?»
Как это вышло, Сонечка и сама не поняла, но через секунду деньги оказались у неё в руке. Ещё можно положить их обратно, как будто ничего не было. Или лучше убежать с деньгами, и будь что будет? Сонечка услышала тихие шаги, подняла глаза: перед ней стояла незнакомая худая женщина, в простом сером жакете и сбившемся платке.
— Марья Андреевна, где вы! Грабят! — пронзительно закричала незнакомка.
Из мастерской выбежала полуодетая клиентка, за ней, с булавками во рту, Нина Юрьевна. Сонечка так и сидела с пачкой денег в руках, обводя всех испуганным взглядом.
Марья Андреевна, увидев деньги, сразу всё поняла, презрительно глянула на портниху, скомандовала:
— Дуся, беги на улицу, зови городового!
Нина Юрьевна поспешно вытащила изо рта булавки, быстро заговорила:
— Погодите, голубушка, Марья Андреевна! Это недоразумение, давайте всё обсудим спокойно! Городового позвать никогда не поздно.
Клиентка, так и не одевшись, села в кресло, закинула ногу на ногу, приготовилась слушать. Нина Юрьевна дрожащим голосом начала рассказывать:
— Дочка моя замуж вышла в прошлом году. Сначала всё хорошо было, а потом оказалось, что муж-то игрок. Хоть ему и везло до сих пор, а всё равно конец один. Проиграл. Долг большой, отдавать нечем. Застрелиться надумал. Девочка моя ко мне прибежала за помощью, вот только что, перед вашим приездом. А я как раз диваны новые вчера заказала, все деньги отдала. Сонечка и отчаялась. Видно, совсем у неё рассудок помутился, если она чужие деньги взяла.
Марья Андреевна не перебивала, сидела молча, поглядывала на Сонечку. Девушка нахохлилась, подняла плечи, смотрела покрасневшими глазами себе под ноги. Городовой, суд, тюрьма — Сонечка уже прощалась со своей жизнью, репутация загублена, спасения нет. Марья Андреевна решила расспросить всех по очереди, начала задавать Сонечке вопросы.
— И давно ваш муж играет?
— Давно. Несколько лет, — покорно отвечала девушка.
— Во что же?
— В вист.
— Хорошо играет? Проигрывает часто?
— Редко. Почти никогда.
— А вчера что случилось?
— Говорит, не везло очень. Никогда такого не было.
— Значит, никогда… Интересно, интересно… Ну, а вы? Так сильно любите его, что в тюрьму готовы пойти?
— Люблю, — смущённо согласилась Сонечка.
— Красивый?
— Очень.
— Так-так, с вами всё ясно. Теперь давайте Дусю послушаем, — и пояснила для Сонечки: — Это горничная моя, со мной приехала.
Дуся подошла поближе к хозяйке и тихо сказала, не глядя на Сонечку:
— Я сначала в уборную сходила, меня Глаша отвела. Потом сюда захожу — а тут девушка незнакомая рядом с вашими вещами сидит. Сумочка раскрыта, в руках деньги. Ну, я и закричала. Думала, кто чужой зашёл.
Марья Андреевна немного посидела молча. Нина Юрьевна догадалась: сомневается! Может, без городового всё уладим. Ждала, затаив дыхание. Марья Андреевна предложила:
— Давайте-ка главного виновника сюда вызовем, с вашим Митей поговорим. Может, и придумаем выход. Согласны?
Нина Юрьевна часто закивала головой, велела Глаше:
— Быстренько беги в Сонечкину квартиру, бери Митю, веди сюда!
* * * * *
Нина Юрьевна подошла к дочери, решительно взяла у неё из рук деньги, положила в сумочку, защёлкнула замок.
— Марья Андреевна, вы оденьтесь, а потом я вас чаем напою. А Дуся тут за Сонечкой присмотрит.
Дамы вышли из комнаты, послышался звон посуды: Глаша ушла, и хозяйка сама накрывала на стол, разливала чай, угощала гостью дорогим шоколадом, который ради такого случая достала из потайного ящичка в буфете.
Дуся присела на краешек стула рядом с диваном, виновато посмотрела на Сонечку, потом заговорила:
— Барышня, вы уж меня простите, что я закричала. Знала бы, что вы хозяйкина дочка, не стала бы всех пугать, по-хорошему бы всё решили.
Сонечка помотала головой:
— Нет-нет, всё правильно вы сделали. Я сама во всём виновата.
Дуся тихо продолжала, как будто сама с собой:
— Не знаю, зачем Марья Андреевна меня с собой всегда возит… Не любит одна ездить. Если бы я в уборную не пошла, ничего бы и не случилось. Сидела бы тут, сумку караулила… Вам бы и не пришлось с искушением бороться. Да и кто бы на вашем месте удержался! Вон что с мужем-то вашим приключилось. Горе какое…
Время тянулось медленно. Сонечке казалось, что всё это дурной сон, что она вот-вот проснётся. Рядом с ней безостановочно бормотала Дуся, Сонечка уже перестала прислушиваться и разбирать слова. Из столовой доносились монотонные голоса матери и её клиентки, чайные ложечки стучали по чашкам, бесконечно размешивая сахар в чае. «Боже, когда всё это кончится, — думала Сонечка. — Всё равно, что со мной будет, только уж скорее бы».
Наконец, с шумом распахнулась входная дверь, и в квартиру вошёл Митя. Пока Глаша запирала замки и засовы, Нина Юрьевна выбежала в переднюю и сразу провела Митю в столовую, не дав ему увидеться с женой. Марья Андреевна начала расспрашивать Митю о его игре, о вчерашнем происшествии, о планах на будущее.
— Да какое там будущее, — махнул рукой Митя, и в это время увидел Сонечку. Она стояла в дверях столовой и молча смотрела на мужа. Митя ничего не сказал, отвернулся и продолжал говорить с Марьей Андреевной. Твердил, что сам во всём виноват, что жена от горя глупостей наделала.
Глаша неслышно подошла к Сонечке сзади, шепнула ей на ухо:
— Я, пока мы шли, Мите всё рассказала. Ох, и перепугался он! Понял, что вам из-за него в тюрьму придётся идти, прибежал вас спасать. Уломаю, говорит, эту клиентку, чтобы меня вместо Сонечки в участок отправила.
Марья Андреевна внимательно рассматривала Митю, о чём-то думала. Потом перебила его, не дав договорить:
— Знаете, Митя, а я ведь могу вам помочь. И без всякой полиции. Долг выплатите, ещё и останется. Только при одном условии.
Митя растерялся: он уже настроился, что сейчас его арестуют.
— При каком?
— Ну, видите ли, я уже немолода, муж мой давно умер. Живу одна, мужчин знакомых у меня совсем нет, поклонников завести не удаётся. А вы мне нравитесь. Поедемте ко мне, поживёте у меня несколько дней. А потом я с вами расплачусь.
Сонечка вскрикнула и зажала рот ладонью. Нина Юрьевна быстро подошла к дочери, крепко обняла её, зашептала:
— Тихо, тихо, пускай едет, другого выхода нет.
* * * * *
Марья Андреевна стояла перед зеркалом в гостиной. Она поправила причёску, повернула голову к мужу Сонечки и глазами указала на диван. Митя поднял меховое манто, осторожно положил ей на плечи. Чуть помедлил: его холодные тонкие пальцы утонули в длинном ворсе, и Митя не спешил убрать руки.
Заплаканная Сонечка встала с кресла, шагнула к мужу, тихо позвала:
— Митенька! Митя! Постой!
Нина Юрьевна теребила бахрому яркой шёлковой шали, боялась вмешиваться. Потом не выдержала: подошла к дочери, обняла её, что-то прошептала на ухо. Сонечка безвольно наклонила голову, равнодушно выслушала.
Митя открыл дверь, пропустил Марью Андреевну вперёд и вышел за ней, не оборачиваясь. Гулко застучали каблуки по ступеням. Сонечка упала на стул, закрыла лицо ладонями и тихо заплакала.
Мать велела Глаше ставить самовар, а сама села рядом с дочерью, начала гладить её по спине, приговаривая:
— Ничего-ничего, мы это переживём, и не такое переживали! Сейчас чайку попьём, Глаша пирог испекла. Потом спать ляжешь. В детской, как раньше. А завтра уже и новый день настанет, всё будет по-другому…
* * * * *
Митя медленно спускался по лестнице. Перед ним величественно плыла шляпка Марьи Андреевны, перья колыхались в такт шагам. Худая и нескладная Дуся шла последней, стараясь ступать как можно тише. Вот уже площадка четвёртого этажа, вот подошли к третьему, времени остаётся всё меньше. «А, была не была, последний шанс!» — Митя поравнялся с Марьей Андреевной и спросил:
— Скажите, вы азартный человек?
Марья Андреевна повернула голову и с интересом посмотрела на Митю.
— Да. А что?
— Тогда у меня есть кое-что получше постели.
— И что же?
— Опыт. Вы играете в вист?
— Конечно.
— Хорошо?
— Как все.
Митя улыбнулся: кажется, получилось.
— Я могу вас научить всему, что знаю. Запоминать карты, просчитывать ходы. Даже читать по лицам. Хотите?
Марья Андреевна представила своих напыщенных и самодовольных подруг: как они будут изумлённо приподнимать брови, переглядываться, качать головами, когда она вдруг начнёт выигрывать партию за партией. «А что, неплохое предложение. Жила столько времени без мужчины, и ничего. Зато с портнихой отношения не испорчу. Терять её не хочу, другие так не сошьют, как она».
— А вы и правда такой хороший игрок? Почему же проиграли вчера?
Митя опустил глаза, прищёлкнул языком:
— Это впервые мне так не повезло. Случайность. Я уже восемь лет играю.
— Ну, что же, можно попробовать!
— Только, Марья Андреевна, обучение моё очень дорого стоить будет. Сами понимаете: мне сейчас деньги очень нужны. Иначе я бы ни за что не стал свои секреты выдавать.
Марья Андреевна звонко рассмеялась:
— Ну, хитрец! Всё продумал!
Митя улыбнулся в ответ:
— Я же игрок! — и открыл дверь парадной. В глаза ему ударило яркое солнце, уже почти весеннее. Митя пропустил вперёд обеих женщин, вышел за ними на улицу. Проводил Марью Андреевну до Большого проспекта, остановил извозчика. Прощаясь, она сказала:
— Завтра в три часа жду вас на первый урок. Тогда же и аванс выплачу, если урок понравится. Адрес у Нины Юрьевны спросите.
Экипаж дробно застучал, пересекая трамвайные рельсы, и укатил. Митя посторонился — по тротуару бежал мальчишка-газетчик, задорно выкрикивая: «Трапезунд! Новая атака!» — и как будто на секунду стало чуть теплее, повеяло ранней южной весной, надеждой на перемены к лучшему. «Теперь уж и война скоро кончится, пожалуй», — Митя улыбнулся и быстрым шагом вернулся к парадной.
* * * * *
Нина Юрьевна наливала Сонечке чай, когда в дверь позвонили. Рука дрогнула, чай пролился на белоснежную скатерть, оставив некрасивое пятно.
— Глаша, открой!
Через минуту, оттеснив удивлённую Глашу, в комнату вбежал Митя:
— Сонечка, милая, я всё уладил! Деньги будут уже завтра.
Нина Юрьевна встала перед Сонечкой, словно хотела защитить её от новых неприятностей:
— Что ты ещё задумал? А как же Марья Андреевна, как же её предложение?
Митя, смеясь, рассказал свой хитроумный план.
— Поработаю учителем! Как ты, Сонечка!
Жена не улыбнулась, она даже не посмотрела на Митю. Сидела с безучастным лицом, как будто не понимала, что происходит. Нина Юрьевна с облегчением захлопотала у стола, послала Глашу за чашкой для Мити, стала расхваливать пирог.
Сонечка вдруг спросила:
— Митя, что же теперь с нами будет?
Он молчал: не знал, что ответить. А Нина Юрьевна покачала головой, вздохнула и сказала:
— Теперь всё будет по-другому.