Майра сидела на крыльце и пускала солнечные зайчики. Желтоватые пятна прыгали по каменной стене, добирались до верха и терялись в густой зелени. Иногда зеркальце случайно разворачивалось в неловких пальцах, и в нём отражались неровные коричневые наросты на щеках и на лбу. Тогда Майра поспешно отводила глаза и снова ловила зеркальцем солнечный луч. Игра помогала забыть, как сильно ей хочется стать обычной девушкой, с гладким белым лицом. Но разве такое возможно?
Бабушка говорила, что это дар Леса. Когда у людей рождаются девочки с такими отметинами, матери оставляют их у озера. Лес забирает младенцев, становится их домом и семьёй. Майра, как и остальные, должна была вырасти в пещере, а потом построить себе дом и жить там в одиночестве. Но ей повезло: в тот день Бабушка ходила к озеру за ягодами, а Лес позволяет своим дочерям подбирать брошенных детей. Так Майра стала её внучкой. Бабушка была ведьмой, раньше жила в городе, поэтому сначала научила Майру человеческому языку, и только потом с ней заговорил Лес. А когда Бабушка навсегда ушла в сердцевину Леса, Майра затосковала. Другие майры жили далеко, ветер иногда приносил от них вести: о нашествии саранчи и о том, какое зелье поможет с ней справиться, о пожарах на торфяном болоте, о раненом олене. Но они не знали языка людей, и Майре было больше не с кем говорить. И хотя она старательно делала всё, чего ждал от неё Лес, ей казалось, что настоящая жизнь не здесь, а среди людей.
В сундуке хранилось сокровище: Бабушка нашла его рядом с плачущим младенцем и сберегла. Майра часто доставала яркую коробку, прохладную, как лезвие ножа, но не такую прочную. Если постучать по крышке ногтем, раздавался глухой звук, будто тугой барабан набили сухой травой. Но больше всего Майра любила разглядывать картинку: девочку с волосами цвета солнца. Светлые пряди лежали волнами, как песчаные дюны на берегу дальней реки. Белое лицо напоминало гладкий обточенный камень на дне горного ручья, и только на щеках как будто лежал золотистый отсвет заката.
Майра вздыхала и осторожно прикасалась ладонями к шершавым бугоркам вокруг носа, под глазами, над бровями. Почему это случилось именно с ней? Почему она не родилась такой, как девочка на коробке? Майра открывала крышку, и ненадолго ей казалось, что она попала в мир людей: внутри лежала тонкая белая салфетка, от неё пахло чем-то сладким и незнакомым. Бабушка говорила, раньше там держали печенье, но Майра не знала, что это значит. Когда мать оставила её у озера, в коробке было только зеркальце — то самое, для солнечных зайчиков. Наверное, думала, что дочь вырастет, посмотрится в него и поймёт, почему её бросили.
Конечно, она поняла. Но разве ей от этого легче? Иногда Майра выходила на опушку Леса и смотрела на городские ворота. Их закрывали в полночь, но над каменной стеной поднимались верхние этажи домов, на них желтели квадратики окон, и Майра наблюдала, как они гаснут один за другим. Возвращаясь в свою хижину, она представляла себе комнаты за этими окнами. Наверное, там живут красивые девочки с желтоватыми волосами, нюхают печенье и звонко, как синицы, разговаривают на человеческом языке.
Майра встала с крыльца и спустилась в сад набрать фруктов. Подул ветер, деревья закачались. Лапа инжира с крупными пятипалыми листьями бережно гладила белую стену домика. Прижав к груди корзину с грушами, Майра замерла: вспомнила, как Бабушка её обнимала и вот так же проводила рукой по её спине. Неужели этого больше никогда не будет? Неужели нельзя стать такой, как все, и встречаться с людьми?
Забыв про голод, Майра вынула из кожаного чехла нож, приложила к щеке. Попробовала подвести лезвие под край тёмного нароста, помогая себе другой рукой — отодвигая мягкую шелковистую плоть, и удивилась: уродливые шишки отделялись от лица легко, как мох от камня. Больно не было, только в груди что-то сжалось и оборвалось. Майра посмотрела в зеркальце. Вместо бугров у неё на лице розовела тонкая кожа.
Солнце уже село, по небу растекалась темнота, и только над городом поднимался светлый полукруг, как всегда бывает по вечерам. Майра посмотрела наверх: ей хотелось попасть туда, на освещённые улицы, но она понимала: ещё рано, люди увидят следы отметин на её лице, пусть кожа сначала огрубеет. Но в это время над лесом засверкали разноцветные огни. Так всегда бывает в конце лета. Бабушка говорила, что это карнавал. Как же пропустить такое? И Майра решилась.
Она уверенно прошла по каменистой тропе, вышла на опушку. Впереди темнела стена с проёмом городских ворот, а в небе рассыпались искры фейерверков. Майра потрогала лицо, пальцы привычно задержались там, где всегда были наросты, и плавно заскользили дальше. А пятна — это не страшно, вечером их никто не заметит.
Как только Майра вошла в городские ворота, её оглушил грохот. Она не сразу догадалась, что это музыка. Они с Бабушкой называли музыкой совсем другое: мягкое жалобное пение грушевой флейты, дробный перестук самодельных барабанов. Но здесь эти звуки усиливались, смешивались и разбавлялись хохотом и визгом незнакомых инструментов. Майра зажала уши руками, чтобы заглушить боль, ей стало легче, и она огляделась: как много здесь людей, и какие они разные!
Некоторые лица скрывались за яркими кусками ткани или бумаги. Если бы Майра знала, что так можно, она бы уже давно начала приходить на карнавалы! И не пришлось бы резать себя. Бабушка говорила, что нельзя избавиться от наростов, но не объясняла, почему. Майра думала, что они слишком прочно сидят на лице, а оказалось — нет. Ну, ничего: она вернётся домой и попробует приладить их на место.
Над толпой плыли резкие запахи, от них заныло в животе, и Майра вспомнила: она же так и не поела! Перед ней появился человек в белом колпаке и с большим ящиком в руках, все брали у него бумажные пакетики, ничего не оставляя взамен. «Жареный миндаль! Сегодня бесплатно!» — весело кричал человек, и Майра тоже взяла один пакетик. Миндаль рос в лесу, она знала его вкус, но у людей был какой-то секрет: орехи покрывала хрустящая сладкая корочка, она таяла во рту, а запах напоминал о жестяной коробке, оставленной дома.
Пока Майра катала на языке новое лакомство, её подхватили под руки и повели в быстром танце: люди скакали в такт музыке, выбрасывая вперёд то одну ногу, то другую, и смеялись. Майра запрыгала с ними, она хохотала громче всех и хлопала в ладоши. После танца кто-то протянул ей бумажный стаканчик с шипучим питьём, от него пахло перебродившими яблоками, и Майра пила, на язык попадали пузырьки воздуха и взрывались во рту.
И снова её тащили танцевать, и снова она пробовала новую еду, запивала чем-то горьковатым, смеялась и кричала вместе со всеми.
Потом музыка стала тише, танцы спокойнее. Люди расходились по домам, громко переговариваясь, обнимаясь на прощание, и Майра услышала, как один горожанин говорит своему приятелю: «Ворота скоро закроются! Поторопись, а то до утра в городе останешься». Значит, и ей пора домой. Майра огляделась: со всех сторон её окружали каменные стены домов и узкие улочки, и какая из них вела к выходу?
Майра принюхалась: Лес позовёт её, как звал всегда. Но сейчас его заглушали городские запахи, острые, пряные. В поредевшей толпе она заметила белую шапку того приезжего, который спешил выйти за ворота, и побежала за ним.
На безлюдной площади горел одинокий фонарь, издалека доносились обрывки музыки: последний оркестр доигрывал последнюю песню. По мостовой носились пакетики из-под орехов, смятые бумажные стаканчики, брошенные маски. Майра вышла на дорогу, перед ней стояла мрачная зубчатая стена Леса.
Что-то изменилось, Майра его не узнавала. Он больше не говорил с ней.
Свежая кожа на месте срезанных наростов болела всё сильнее, как будто на лицо попали искры. Хотелось умыться ледяной водой, и Майра побежала вперёд, к озеру, где матери оставляют младенцев с отметинами. Тропа, сначала прямая и ровная, начала петлять, под ногами появились выбоины и ямы, колючие ветки хватали за одежду и тянули к себе.
Майра остановилась. Теперь она осторожно проверяла носком ботинка почву, прежде чем шагнуть, но вместо твёрдой земли ощущала впереди вязкую грязь. Болот она не боялась: Майра здесь выросла, она умела находить безопасный путь. Это просто. Нужно только прислушаться… Но Лес молчал. Майра потрогала лицо и поняла: это наросты позволяли ей слышать голос Леса.
Одна нога медленно погружалась в трясину. Майра огляделась: кусты и деревья расступились, как будто не хотели помочь. Она дёрнулась, пытаясь ухватиться за ветки, и вторая нога тоже ушла под воду. Тело отяжелело, болото засасывало его всё глубже, и вот уже холод поднялся к её пылающему лицу и облегчил боль.
Она посмотрела наверх. На фоне ослепительно чёрного неба танцевали нежные огоньки светлячков, словно отблески первого в её жизни карнавала. Потом в глазах защипало: в них попала гнилая болотная вода, и Майра зажмурилась.
Болото всхлипнуло, выпустило цепочку пузырьков, и всё стихло. А в спокойной тёмной воде отразилась равнодушная улыбка полумесяца.